Сажайте, и вырастет - Страница 11

Адвокат поддернул манжеты своей рубахи. Моя рубаха стоила примерно в семь раз дороже.

– Не в тюрьме,– поправил он меня,– а в следственном изоляторе.

– А что, есть разница?

– Если честно,– признался Рыжий,– нет. Никакой.

– Значит, я сижу тридцать суток, а потом они предъявляют обвинение?

– Да.

– Ага! – хохотнул я, чувствуя облегчение. – Но в казнокрадстве я не виноват! Доказательств нет и не будет! Они смогут обвинить меня лишь в неуплате налогов. Легкая статья! Три года! Такого обвиняемого они вряд ли станут держать в изоляторе!

– Ты прав. Лицо и руки адвоката были очень белые и сплошь покрыты веснушками.

– Тридцать суток! – вновь ужаснулся я. – Месяц! За это время моя контора рухнет! Клиентура разбежится по конкурентам! Я понесу убытки!

– Мы подадим в суд,– предложил Рыжий.

– На кого?

– На прокуратуру.

– Я подам иск против Генеральной прокуратуры страны? Это смешно.

– Пожалуй, ты опять прав. Тридцать суток тюрьмы! – с горечью подумал я. За что? А как же справедливый суд?

Меня отягощал недостаток, схожий с недостатком босса: я полагал себя самым эрудированным из всех шести – или сколько их там есть – миллиардов человеческих существ. Поэтому следующий вопрос я задал, стесняясь:

– А разве не суд решит, где именно я буду пребывать весь период следствия,– за решеткой или на свободе?

Адвокат печально улыбнулся.

– К сожалению, в этом вопросе отечественная юриспруденция... как бы это сказать...

– Буксует.

– В общем, да. – Рыжий снова вытер пот со лба. – Сейчас людей сажают в изолятор только волей прокурора. Там, в изоляторе, подследственный годами ждет решения своей участи. Человек может просидеть год, пока идет следствие, и еще год или даже два, пока услышит свой приговор. Суды переполнены. Очередь. Подсудимых много. Судей мало. Говорят, что скоро в законы внесут изменения. Но нас с тобой это не коснется. Тебя лишит свободы не суд, а чиновник прокуратуры. А он поступит так, как ему удобно. Он сочинит постановление, там будет сказано, что, находясь на свободе, ты можешь скрыться от правосудия...

– У меня бизнес! – выкрикнул я; сыщик у двери вздрогнул и сменил позу. – У меня семья! Ребенок! Старенькая мама! Куда я сбегу?

Рыжий поднял ладонь.

– Кроме того, находясь на свободе, ты сможешь оказать давление на свидетелей и помешать ходу расследования. Я лишь цитирую официальные формулировки...

Я глухо зарычал от досады, но справился с собой и хрипло спросил:

– Так что же меня ждет?

– Пока – месяц.

– А потом?

– Тебя отпустят,– уверенно ответил Максим. – Повесят неуплату налогов, дадут три года, условно, и все закончится...

– Ладно. Месяц – значит месяц. Отсижу.

Отвернувшись в сторону, я несколько раз сильно надавил большим и указательным пальцами на оба своих глазных яблока – чтобы они покраснели и веки припухли. Когда Хватов вернулся, я тут же пожаловался ему на усталость и плохое самочувствие. И деликатно попросил закончить разговор.

– Что же,– почти равнодушно кивнул морщинистый очкарик, – продолжим завтра. А сейчас, извини, будем вас, это самое, оформлять...

– Нас?

– Тебя и твоего завхоза,– будничным тоном пояснил Клетчатый. – По Указу Президента о борьбе с организованной преступностью и, это самое, бандитизмом – временно задерживаем обоих на тридцать суток!

– А завхоза за что?

– За компанию. Я встал.

– Значит, посадите, да? – после паузы спросил я, ощущая, как последняя слабая надежда рвется в лоскуты и исчезает где-то пониже и правее сердца.

– Посадим,– буднично произнес Хватов.

– Это незаконно! – воинственно выкрикнул мой лоер и тоже встал. – Я подам жалобу. Сегодня же. И не одну.

– Ваше право,– ответил Хватов, едва не зевая. – Ты, Андрей, не волнуйся. Посидишь, это самое, отоспишься, отдохнешь...

– Сегодня ночью,– мрачно заявил я,– вас, гражданин следователь, будут мучить кошмары. Вы сажаете в тюрьму невиновного человека!

– А я вообще здесь, в этой ужасной Москве, плохо сплю,– усмехнулся Клетчатый. – Слишком, это самое, шумно... Машины бибикают... А ты сегодня ночью подумай, не дать ли тебе настоящие показания. Подробные. Пока ты по существу дела сказал только несколько слов...

– Поймите меня правильно,– возразил я с апломбом,– у меня – бизнес. В моем кабинете, как и в вашем, много чего происходит.

– Повторяю,– обиделся Хватов,– давай не будем путать, это самое, твой кабинет и мой!

– В моем кабинете,– продолжил я,– бывали такие люди, о которых я никогда никому ничего не скажу. Ни на каком допросе. Ни в вашем кабинете, ни в другом.

Иначе сквозь меня живо штырь проденут. Хоть в камере, хоть в бараке. Такая у меня жизнь. Иногда – дешевлеотсидеть... И меня повели сидеть.

4

О бизнесменах, очутившихся в местах заключения, ходили в то время ужасные легенды. Говорили, что уголовное сообщество не приняло коммерсантов. Говорили, что преступный мир – организованный, спаянный убеждениями и обычаями – относится к новым людям с большой неприязнью. Говорили, что предпринимателей бьют и унижают. Отнимают еду и одежду. Говорили, что богатый человек, очутившись за решеткой, в обществе воров, убийц и насильников, окружен атмосферой всеобщего злорадства, его осыпают насмешками, презирают и сторонятся.

То же самое, впрочем, говорили в разное время об осужденных милиционерах, и о солдатах-дезертирах, и об иностранцах.

В общем, шагая меж двух решительных оперов в глубины Лефортовского замка, я не очень нервничал. В конце концов, со мной мои доллары! И адвокат! И босс! И влиятельные друзья! Со мной, наконец, я сам – поджарый, ловкий, умный, решительный, единственный в своем роде. Нищий студент, в несколько коротких лет поднявшийся до запредельных высот, до миллионных контрактов. Состоявшийся и состоятельный. Тюрьма? Пусть будет тюрьма: каземат, камера, изолятор, зона, каторга, лагерь – все что угодно.