Сажайте, и вырастет - Страница 111

111

– Дай пройду! – снова грубо потребовал он у тех, кто находился рядом.

– Наркоман,– негромко подытожил Слава. – Причем реальный. И к тому же – бык конченый. Сейчас его кумарит. Ломка. К вечеру опять прибежит, вот увидишь...

– Мне тоже пора,– вежливо произнес я. – Не буду тебе мешать.

– Сиди,– остановил меня мой новый друг. – Куда ты пойдешь? Сейчас чаю попьем, потом еще чем-нибудь займемся. В нарды играешь?

– Нет.

– Тогда – вот, держи, – Слава снова запустил сухую ладонь под подушку, достал маленький кассетный плейер. – Музыку любишь?

– Конечно.

– Отдыхай,– благодушно посоветовал Слава Кпсс. – Не переживай. Слушай музыку.

– Благодарю...

Идти в самом деле мне было некуда. За шторой, вне пределов маленького, душноватого, но довольно комфортабельного обиталища Славы, меня ожидала спрессованная человеческая масса, – желтые, серые, отечные лица, пораженные язвами тела, неизвестные мне обычаи и порядки.

Разглядывая из-за занавески шевелящийся муравейник, я с грустным юмором вспомнил о том, как еще вчера, в «Лефортово» строил планы победы над тюрьмой. Та тюрьма оказалась санаторием. Настоящая же – поглотила меня только сейчас. Я сражался с ветряными мельницами. А тюрьма ждала, пока не наступит ее время.

Здесь, в общей камере, невозможно было даже читать книги, потому что книги отсутствовали, и даже если бы мне их прислали с воли, то где бы я стал их хранить? Тут шла мучительная война за каждый кубический дециметр пространства! Тут люди тратили гигантские усилия, чтобы проковырять в потолке углубление, вставить в него крючок, изготовленный из зубной щетки, и подвесить на этот крючок свое барахлишко. До книг ли здесь, горько размышлял я, нацепив наушники и проникаясь хриплым надрывом какого-то неизвестного мне уголовного шансонье. Книги? Упражнения? Тренировки? Заботы о чистоте сознания? Ты будешь этим заниматься? Здесь? Разве в этом заключается твоя свобода? Значит, люди будут заживо гнить вокруг, доходить от голода и болезней, а ты тем временем станешь качать бицепсы, медитировать и почитывать учебнички? Кем же ты тогда станешь?

После четвертой подряд кассеты я понял, что наступил вечер. За несколько часов я только однажды выбрался из своей щели, чтобы посетить туалет, а затем опять поспешно спасся в купе Славы.

Рядом, под самой стеной, у решеток, проходило лихорадочное действо с участием двоих молодых людей. Ловко, со знанием дела, они манипулировали несколькими крепкими, разлохматившимися веревками, уходящими за окна. Веревки вдруг исчезали, извиваясь, в щелях меж решеток, затем туго натягивались, раздавался стук в стены и трубы отопления, и полуголые, суетящиеся арестанты затягивали с обратной стороны увязанные особыми узлами пачки записок, завернутые в бумагу и полиэтилен посылки. Дорога, догадался я. Тюремная почта.

После ужина Слава уединился в углу, превращенном в часовню, и около часа молился, опустив голову и плечи. Затем вернулся на свое место, вытащил из-под койки картонную коробку с лекарствами и долго копался в ней, перебирая разноцветные упаковки, пузырьки и тюбики с мазями. Высунув голову в проход, он попросил ближестоящих:

– Позовите Слона. Того, шумного... Который вчера заехал.

Татуированный кельт появился сразу – как будто ждал.

– Присядь, – сказал Слава. – Тебе, я вижу, лихо.

– Есть такое,– с чувством признался мой новый враг.

Вид его напоминал о наказании, насылаемом природой на всякого любителя искусственных наслаждений. Острейшая вонь отходила волнами от плеч, груди и шеи.

Глаза смотрели дико. Волосы торчали. Скулы жалко бегали. Насквозь сырая майка прилипла к телу. Несчастный потребитель яда то и дело яростно скреб себя ногтями по бокам и животу.

– Кумарит,– поморщился он. – Конкретно!

– Держи. – Слава деликатно взял трясущуюся ладонь бродяги и вложил в нее несколько таблеток. – Выпьешь все сразу. На два-три часа хватит... Потом что-нибудь придумаем...

– От души,– благодарно буркнул Слон, моргнув слезящимися глазами. – От души, братан! От души!

– Арестанты не оставляют друг друга в беде.

– От души, Слава, – повторил растроганно Слон и выскочил прочь.

Слава опять, в который уже раз, сбросил маску измождения и улыбнулся мне с озорством.

– Вот так мы делаем из наших врагов наших друзей, понял?

– Понял.

Мне осталось ждать еще четыре часа до момента, когда Джонни освободит для меня свой узкий матрас.

И я совершил ошибку – первую и единственную, большую, непростительную. Порывшись в бауле, я нашел томик Гегеля «Философия права». Покинул берлогу. Улучил момент, когда за столом, в плотной шеренге сидящих, появится просвет, ловко вклинился – и погрузился в чтение.

– Ого! – прокомментировали справа и слева. – Философия! Философ, да?

– Нет,– с доброй улыбкой возразил я. – Интересуюсь, и все...

Раздались саркастические усмешки. Правда и то, что ирония в мой адрес не перешла известной границы – вся камера уже поняла, что по неизвестным причинам новичок в дорогостоящих штанах попал в число приближенных к смотрящему Славе, в узкий круг, на козырную поляну.

Читать мне не дали. Откуда сам? За что сидишь? Давно? Из «Лефортово»? И как там? А на воле чем занимался? А подельники есть? А сколько срока светит? На тюрьме в первый раз?

Кое-как удовлетворив любопытство ближних, я все же раскрыл книгу и даже взял в руки карандашик, дабы подчеркивать узловые места. Перепутал, то есть, следственную тюрьму с читальным залом.

На мое плечо легла тяжелая ладонь. Я поднял голову. Слон, чьи страдания явно облегчили подаренные Славой лекарства, улыбнулся мне некрасивым ртом и слегка сжал пальцы; впрочем, тут же ослабил хватку.

111