Сажайте, и вырастет - Страница 120

120

Живописуя, я сам столь зримо представил себе картину прослушивания брачных песен посреди общей камеры Централа, что слезы сами собой навернулись на мои глаза.

– Прекрати,– ответил Хватов. – Не могу. Это исключено.

Терпеливый, я выдержал паузу и зашел с другой стороны.

– Ведь это первый твой аппарат, так?

– И что? Рязанский следователь никак не отреагировал на то, что я обращался к нему на «ты». Возможно, просто не заметил.

– Ты купил его,– вкрадчиво продолжил я,– научился пользоваться, разобрался в кнопках, какое-то время наслаждался, но очень скоро понял, что за те же деньги мог приобрести себе гораздолучшую технику! Я угадал?

Хватов подумал.

– В принципе, да, – ответил он. – А главное, спросить же было не у кого. Вокруг все люди солидные, а плейер – молодежное, это самое, развлечение...

– Сейчас бы ты взял лучшую модель, правда? Такую, где кнопки управления находятся не только на корпусе, но и на шнуре тоже. Так?

Клетчатый опять задумался и тут же признался, что я, это самое, попал в точку. Воодушевленный, я выхватил престижные сигареты (а «Житан» на нашем Централе курят не все, а те, кто курит, делают это не каждый день), возбудил себя дорогостоящим дымом и хладнокровно продолжал:

– Продавай, Степан Михалыч. Решайся. Я дам тебе полную стоимость. Заплачу, как за новый аппарат. А ты купишь себе такой же, только лучше! Ты потратил деньги, но только потом, пользуясь, нажимая кнопочки, ты понял, какие функции и опции для тебя необходимы, а какие – бесполезны! Только в процессе эксплуатации новой для себя техники ты приобрел вкус пользователя. И сейчас ты вполне созрел для того, чтобы обменять предмет – на лучший! Если не на более дорогой, то, во всяком случае, на тот, который соответствует твоим конкретным личным потребностям! Ты выработал культуру потребления! Пора двигаться вперед! К новым рубежам! Продай, Степан Михалыч! Продай мне свой аппарат! Возьми себе лучший! Уважай себя и свои потребности!

– Ты, это самое, прав, – пробормотал Хватов. – Но то, что ты предлагаешь, – исключено. И ты это сам понимаешь. Все. Я вызываю конвой. Будь готов.

Разочарованный, я оттолкнул от себя том номер первый, с сожалением обласкал взглядом торчащие из следователевой сумки провода наушников и в последний раз обреченно, жалобно позвал:

– Продай, Степан Михалыч! Прошу, как земляка! Как неравнодушного человека! Продай, а?

– Аппаратик не продается,– ответил следователь. Помолчал и добавил: – Как и его хозяин.

В дверном проеме появилась фигура контролера.

– Я приду завтра,– предупредил Хватов. – Принесу, это самое, том номер второй. Будь готов.

– Не забудьте диски,– снова перейдя на «вы», попросил я, вставая с неудобного тюремного табурета. – Я буду читать ДЕЛО и слушать шум океанского прибоя. Договорились?

Назавтра клетчатый борец со стрессом принес том номер два,– но не плейер. Очевидно, он всерьез испугался, что вконец одичавший подследственный арестант все-таки его уговорит.

Но вышло так, что чтение ДЕЛА мне доставило несравненно больше эмоций, чем прослушивание шумов тропического ливня.

2

Когда, изучая очередной том, я впервые засмеялся, рязанский следователь посмотрел на меня с подозрением и опаской.

– Что смешного?

– Так,– ответил я. – Кое-что веселит...

– Читаешь свои показания?

– Нет. Над своими показаниями я буду плакать. В июле Хватов снова зачастил ко мне, совсем как осенью прошлого года, в разгар следствия. Приходил по два или даже по три раза в неделю. Приносил один том за другим – а я читал и смеялся.

От страниц ДЕЛА, от аккуратно распечатанных протоколов веяло жалким интеллигентским испугом и интеллигентским же враньем, наивным и нелепым.

Босс Михаил шел здесь в первых рядах. Его допрашивали трижды, и каждый раз он что-то менял, придумывал, изобретал, отказывался от прежних оценок и суждений, лукавил и вообще, с моей точки зрения, сделал абсолютно все для того, чтобы следствие заподозрило его как прямого соучастника хищения казенных миллиардов. Хорошо, что в это же самое время допрашиваемый в соседнем кабинете фигурант Рубанов помалкивал, – иначе босс Михаил не вышел бы, спустя месяц, а до сих пор сидел на казенных нарах.

Свою легенду – «завхоза» – он сразу бездарно провалил. В одном месте Михаил назвал себя «управделами фирмы». Назавтра – обозначил себя как «хозяйственного менеджера». Через неделю, на третьем допросе, заявил: «Я занимался бытовыми вопросами, а также выполнял другие поручения Андрея».

Зачем? – в ужасе думал я, хватаясь за голову. Какие «другие поручения»? Завхоз – и точка! Может быть, босс Михаил в последний момент – уже сидя боком – решил, что ему, молодому мужчине с представительной внешностью, не поверят? Усомнился в своих актерских способностях?

Если у вас в кармане свыше миллиона долларов, если в вашем доме есть прислуга, а за рулем вашей машины – шофер, если вы давно отвыкли думать о мелочах, как-то: вкручивание лампочек, мытье посуды, заправка бензина в бак или бумаги в факсовый аппарат, оплата коммунальных счетов и так далее,– тогда изобразить завхоза в прокурорском кабинете совсем не так легко, как это может показаться на первый взгляд.

Так или иначе, Михаил дал объективно плохие показания. Путаные, бессвязные, изобилующие противоречиями. Наболтал лишнего.

Отдельные пассажи и вовсе привели меня в восторг. «Какое-то время я торговал деталями на радиорынке». Какой рынок? Какие радиодетали? Он что, хотел разжалобить следователя?

«По окончании университета я остался без средств к существованию». Здесь я хохотал в голос. Это надо так сформулировать! Без средств к существованию! Может, и слеза на протокол капнула? Иди работать на стройку, в заводской цех, по контракту – в армию! Там и существуй! Кому ты плачешься о недостатке средств – милицейскому следователю с копеечной зарплатой? Мети улицы! Крути гайки! Рабочие руки нужны везде. Ты, Михаил, крупно ошибся. С твоей, миллионерской, точки зрения, существование возможно при доходе в тысячу или две долларов. А то, что ниже этой суммы – и вовсе не существование даже.

120