Сажайте, и вырастет - Страница 136

136

Мой напарник давно обзавелся шапочными знакомствами среди нижних чинов администрации. Один из таких знакомых и пришел, от ночного безделья, попросить сигаретку и поболтать. Пьяный арестант с удовольствием перекинулся с трезвым надзирателем парой фраз – высунул голову через «кормушку» в коридор, покурил, посмеялся, поделился новостями.

В тот же самый момент в тот же коридор случайно зашел ДПНСИ – дежурный помощник начальника следственного изолятора. Самый главный и важный тюремный чин, непосредственно отвечающий за все происходящее на Централе. Не рядовой контролер, не корпусной надзиратель, а стоящий над всеми Вертухай Намбэ Уан.

Увидев красную, ухмыляющуюся физиономию арестанта, большой офицер с красной повязкой в звании целого майора заподозрил неладное, поставил подчиненного контролера «смирно» и убедился, что арестантская голова, торчащая из прямоугольного отверстия, распространяет вокруг себя свежайший алкогольный дух. Спросив фамилию, начальник распорядился подозвать сюда же смотрящего.

Теперь уже Слава Кпсс – столь же хмельной – сунул голову в амбразуру. Попытался как-то объясниться. Но начальник рассвирепел. Пронзив взглядом нетрезвого Славу, Намбэ Уан громогласно объявил:

– Вызываю резерв! Камеру – открыть! Всем – на выход!

Известно, что всякий руководитель, даже если он ленив и нерадив, или – демократ, или просто вынужден закрывать глаза на нарушения, иными словами, всякий начальник, в чьем ведомстве царит вечный, неизбывный беспорядок, хотя бы изредка должен самоутверждаться. Показывать, кто в доме хозяин. Иначе все сползет в хаос!

В стране бардак! – так, очевидно, с горечью сказал себе большой чин. Везде бардак! Но у меня не будет бардака. Хотя бы здесь я его искореню. Не позволю подследственным безнаказанно жрать водку!

Огромная дверь отошла в полумрак коридора.

– На выход!!! – заорал вертухай, еще пять минут назад мирно болтавший с Джонни о пустяках. – Спящих – разбудить! Вся хата – на выход, быстро!!!

3

Рожден ли тот, кто способен равнодушно, без содрогания наблюдать, как поток пахнущих йодом и табаком тел, шаркая сандалетами, течет из разверстого зева тюремной камеры? Как чьи-то сыновья, мужья и отцы, подсмыкивая спадающие портки, сопя и переругиваясь, почесывая срам, натужно кашляя и щурясь, выползают, подгоняемые матерными окриками, из меньшего пространства в большее, бестолково натыкаются друг на друга и садятся в ряд, опершись на колени предплечьями?

Когда я вышел в коридор, там уже все гудело. Переминались с ноги на ногу несколько камуфлированных коммандос в масках и исполинских ботинках с высокими голенищами. Хрипели собаки. Сто тридцать полуголых существ сидели вдоль стены на корточках. В яичном, грязно-желтом электрическом свете вдоль согбенных человеческих спин кривыми пунктирами обозначались выступающие позвонки. Нелепо изогнутые конечности, обесцвеченные лица, трещины ртов, торчащие хрящи ушей – передо мной были персонажи Босха.

В дверных дырах соседних камер появились встревоженные, заинтересованные физиономии. Что произошло? По какой причине скандал? А вдруг – шмон по всему этажу?

Пройдясь вдоль длинной череды коленей и бритых черепов, громко матерящийся Намбэ Уан опознал по запаху всех, кто употребил недозволенный яд. Таковых оказалось, вместе со мной, четверо.

Нет, мы не были сильно пьяны. Наша стадия сердобольному русскому человеку известна как «выпимши». Мы не шатались, не горланили песни, не вели себя агрессивно – но неверные движения рук, заплетающиеся языки, блестящие глаза и глуповато изогнутые мокрые губы явно изобличали в нас нарушителей режима.

– Этих – в трюм! – распорядился Намбэ Уан, с отвращением глядя на нас. – Остальных обратно.

Ближайший ко мне коммандос немедленно ткнул меня дубинкой в спину.

– Вперед!

Я зашагал. Благоухающих спиртом, нас отконвоировали на первый этаж.

Уже на лестнице за моей спиной послышался негромкий диалог. Двигавшийся последним Слава Кпсс и продолжающий ругаться ДПНСИ отделились от процессии, приотстали. Я услышал, как Слава что-то тихо доказывал, увещевал, а большой мент гневно взрыкивал, – впрочем, тоже себе под нос. Вскоре их голоса вовсе исчезли.

Я повеселел. Слава – выкрутился! Наверняка его сейчас отведут обратно, и тогда – мы спасены, все! И смотрящий, и я, и Джонни, и Малой. Трюма, то есть карцера, мы не боимся. Но идти туда сразу всем – никак нельзя! Кто тогда упорядочит жизнь ста тридцати голодных, невменяемых людей? Кто пресечет драки, воровство, прочий беспредел? Можно было не сомневаться, что именно эти доводы шептал хитрый Слава в ухо возмущенному майору.

Однако мне стоило подумать и о своей собственной судьбе. Если на Централе станет известно, что в нашей камере посажены за пьянку все дорожники, что Общий груз брошен на произвол судьбы, по глупости, из-за водки,– конец тогда авторитетному Славе Кпсс. А мне – и подавно. На моей арестантской репутации будет поставлен жирный крест. А ведь мне, в отличие от Славы, еще сидеть и сидеть. Впереди суд, потом – «осужденка», этап и лагерь...

Очутившись посреди пустого помещения с кафельным полом, я понял, что сейчас произойдет не самое важное, но долгожданное, многократно предчувствуемое событие. Безнаказанный будет наконец наказан. Впрочем, давно пора. Когда-то давно, в середине лета, в этой маленькой комнате с грязными стенами капитан Свинец пытался склонить меня к сотрудничеству с МВД.

Вслед за мной вошли трое, широкоплечие, в масках, – но тут же все сдернули через голову черные тряпки и оказались молодыми людьми моего возраста – румяными, массивными клонами капитана Свинца; только глаза смотрели не так умно. Атмосфера сгустилась.

136