Сажайте, и вырастет - Страница 22

2

Далее – почти комикс, господа. Голый жесткий кич. Смачный и резвый. Навроде как японская манга, пацаны, только круче. На быстрой машине в глубины сверкающего рекламами города устремляется полупьяный самодовольный кретин с полными карманами денег. Не очень мускулист, но прищур хищен, а на губах – циничная усмешка. Он сплевывает на горячий асфальт. Атмосфера намагничена. Вот-вот что-то произойдет: или его арестуют, или у него отсосут.

Он видит группу нужных ему тел. Курят, оттопырив зады. Одна или две оттопырили грамотно, прочие бездарны, но стараются. У всех, однако, точеные фигурки, длинные ноги, умопомрачительные каблуки. Циничный нувориш лихо тормозит. Мгновенно подпрыгивает «мамка»: регулировщица незамысловатого процесса обмена тел на золото. Толстая, некрасивая, взрослая баба в спортивных штанах с лампасами.

На улице шумно, и она почти кричит. Приценяющийся клиент – тоже. Ведь только что во время езды он оглушил себя музыкой до почти бессознательного состояния.

– А? Чего? – надрывается женщина. – Два часа – сто пятьдесят! На всю ночь – триста!

Солидно, но развязно кивнув, клиент нажал на газ и умчал в темноту.

Ура! Первый шаг сделан – я приценился.

Дальше – к центру, вниз по Тверской, оставляем справа «Интурист», Центральный телеграф, уходим влево, огибаем гостиницу «Москва», оставляем слева Большой театр – и вверх, к Старой площади... Правый поворот – мимо Политехнического музея, к подножию гостиницы «Россия», вдоль него, снова направо – и вот я на набережной. Слева – черная московская вода, справа – красная кремлевская стена. Ухожу перед Большим Каменным мостом вверх.

Проплывает мимо чугунная ограда родного, овеянного легендами, фантастического, единственного в мире Факультета Журналистики.

Когда-то я гордился тем, что я его студент. Теперь все не так. Давным-давно, в прошлой жизни, во времена Совдепии, работа в газете считалась престижной, хорошо оплачивалась. Теперь репортер – голодранец и мученик. Я бросил любимую профессию – почему мне не жаль? Потому что профессия перестала быть доходной? Значит, я любил не профессию, а деньги? В очередной, тысяча первый раз я признался себе, что без денег и успеха не мыслю своей жизни, разозлился и вдавил педаль газа до упора.

Но чу! – противник не дремлет. Из чернильной ночной тени выскакивает фигура в синем, машет полосатым жезлом. Для удобства участников дорожного движения жезл светится. Не заметить его невозможно. Я послушно останавливаюсь и энергично покидаю авто.

Нынче модно делать по-американски: сидеть за рулем, не двигаясь, ожидая, когда инспектор сам приблизится, и затем разговаривать с ним через открытое окно. Страж закона стоит, переминаясь с ноги на ногу, водитель же утопает в мягком кресле. Но мы не в Калифорнии, мы исповедуем другой стиль общения – имперский. Мы уважаем и закон, и слуг его. Мы всегда готовы, со всем уважением, дать этим обветренным краснолицым беднягам немного денег. К тому же я пьяный.

Широко распахнув дверь машины, я ловко и незаметно проветриваю салон, освобождая его от алкогольных паров.

Но дядя в синей форме оказался не глуп; он сразу все почуял и понял.

– Что же вы, товарищ водитель?! – попенял он мне. – Употребляете?!

На улице шумно. Страж закона почти кричит, и пойманный нарушитель тоже. Ведь только что во время езды он оглушил себя музыкой до почти бессознательного состояния.

– Виноват! – покаялся я, мужественно развернув грудь. – Был грех, товарищ капитан! Уплачу штраф на месте. По таксе.

Офицер повертел в руках мои документы.

– А где водительское удостоверение?

– Не имею! Страж порядка плотоядно рассмеялся.

– Пройди в машину,– распорядился он, показав в густую тень за своей спиной, из которой сам появился минуту назад.

Там, в плохо освещенном месте, в проулке меж двумя глыбами сталинских пятиэтажек, мне наконец стали видны хитроумно сокрытые от шоферских глаз милицейские «Жигули». Я осторожно приблизился. Внутри сидел второй инспектор. Диалог повторился почти слово в слово.

– Что же ты, а? Управляешь транспортным средством выпивши? В алкогольном опьянении?

– Бывает, товарищ майор.

– Я лейтенант. А где права?

– Не имею. Им всем очень нравится это мое короткое «не имею».

Вообще, если ты готов платить по таксе, говорить следует лапидарно и по существу.

Насчет опьянения наивный блюститель серьезно ошибся. Опьянение присутствовало – но никак не алкогольное. Меня опьянил не алкоголь, а деньги. Сегодня я заработал шесть или семь тысяч. Точная сумма будет подсчитана в ближайшие выходные. Хороший день, удачный – такие дни я всегда заканчивал стаканом виски, вместе с боссом. Уж больно нервный у нас был бизнес. Зато – выгодный. Эта вот самая выгода, непрерывно материализуясь внутри наших сейфов и карманов как пухлые пачки банкнот, по преимуществу американских, и пьянила меня, щекотала нервы, теребила особые, потайные, тонкие внутренние струнки, туманила сознание лучше и глубже любого спиртного напитка.

– Что скажешь?

– Внесу штраф на месте. По таксе. Последовали раздумья. Широколицый блюститель снял фуражку, достал из-под тульи тщательно и тонко свернутую белую тряпочку, служившую, очевидно, для впитывания излишнего пота, и перевернул жгут так, чтобы он лег на милицейское чело сухой стороной.

– Штраф-то он штраф... – пробормотал блюститель. – А как я тебя, такого, дальше пропущу? Там у «Метрополя» еще один пикет стоит, и выше по Тверской... А ты пьяный, да еще без прав... Денег, что ли, много?

Не теряя времени, я показал особую, приготовленную как раз для таких случаев, пухлую пачку мелких долларовых купюр, с преобладанием пятерок и десяток. Купюрки сплошь новые. Всего несколько сотен, а выглядит внушительно.