Сажайте, и вырастет - Страница 74

Фрол проиллюстрировал свои слова: он вытянул руки, сжал кулаки, а потом дернул локтями назад, одновременно для пущей наглядности резко подав вперед бедра.

– Это писал не Ленин, а Маркс, – тихо возразил просветленный муж.

– Одна шобла! Вот и тобой овладела,– старый зек снова проделал непристойное движение,– какая-то идея! Таблица ядов! Почерк сменять! Тюремная физкультура! Ты не живешь в натуральном мире, братан! Вокруг тебя – одни идеи! Философия! Которая сама по себе ничего не стоит, потому что как ты ее применишь на практике, а? Если тюрьмы для тебя нет, пройди сквозь стену и шагай домой!

– Когда-нибудь,– ровным голосом высказался муж,– я это сделаю.

– Пройдешь сквозь стену? – взвыл Фрол.

– Да.

– Охотно верю! – патетически выкрикнул кривой хребет. – Охотно верю тебе, брат! Я и сам, дело прошлое, про такое читал. Ты думаешь, я темный и неграмотный? Нет. Я знаю, что человек может очень многое, что на свете существуют люди, способные реально летать, читать мысли и все такое. Ага. Только этому надо учиться лет десять...

– Двадцать.

– Двадцать! И пока ты будешь долгими годами осваивать все эти сложные штуки, типа чтения мыслей, сидя в тюрьме,– знаешь, что с тобой произойдет?

– И что же?

– Ты – сгниешь!!! – Фрол, сверкнул глазами. – От туберкулеза! От менингита! От вшей! Чесотки! Клопов! От холода, голода и ментовского пресса! Сгниешь раньше, чем полетишь...

Я промолчал.

– Подумай об этом! Поразмысли. – Рецидивист вздохнул. – Я тебе не враг. Плохого не посоветую. Идеи, брат, – вот что тебя губит!

– Хочешь,– спросил я после небольшой паузы,– я прочитаю твои мысли?

– Попробуй.

– Ты думаешь, что пора закурить сигарету. Толстяк, до того молчавший, засмеялся, и мы, все трое, с наслаждением закурили. Мысли прочесть весьма не просто, а вот внушить их иногда совсем легко.

В этот момент послышался лязг – «кормушка» открылась.

– Рубанов! Есть такой?

– Есть,– весело ответил я.

– С ВЕЩАМИ!

3

Повисла тяжелая пауза. Я шмыгнул носом. Дыра закрылась.

Фрол тихо выругался. Толстый вздохнул. Оба они теперь смотрели на меня с сожалением и грустью.

От внезапного острого приступа страха просветленный муж вдруг звонко пустил газы. Ницшеанский парняга почувствовал, что дрожит. От равновесия сознания не осталось и следа. Рот наполнился вязкой слюной.

– Жаль,– пробормотал Фрол и покачал головой. – Что же, Андрюха, собирайся. Они ждать не будут.

Уныло, но поспешно я стал укладывать в пластиковый пакет свое барахлишко: кружку, миску, полотенце и белье, тетрадки и учебники, мыло и зубную щетку, – нехитрый арестантский скарб.

Сердце стучало. А вдруг? А вдруг? Ведь может же такое случиться, что неожиданно возник, вернулся из побега босс, и одарил всех заинтересованных лиц пачками зеленых денег, и сейчас меня выведут из ворот крепости со словами «свободен»? Почему бы и нет? Даже в самом низкопробном комиксе герою всегда везет!..

– Продукты,– озабоченно напомнил Толстяк. – Продукты возьми.

– Нет, – сурово ответил я, решив, что в неизвестное будущее пойду налегке.

– Возьми! – приказал Фрол. – Чай, сахар, курево – возьми по-любому! Никогда не знаешь, в какое место попадешь. Не включай героя! Бери все! Колбасу тоже! И масло! И яблоки!

С этими словами Фрол взял газетный лист, ссыпал на него весь имеющийся в камере чай, свернул небольшой, очень плотный кулек и сунул его в мой пакет. Туда же последовал весь колбасный запас строительного магната. Все, до последнего куска. Без особых эмоций, без лишних слов, безо всякого ницшеанского пафоса они отдали мне все самое дорогое.

– Зачем? – спросил я, пытаясь схватить одного за запястье, другого за плечо, – но двое взрослых мужчин легко, по-дружески отстранили меня.

– Как же вы без чая? Без колбасы?

– Чай и колбаса – это не главное,– тихо сказал Фрол.

– Я последнее не возьму.

– Ничего, у нас еще есть. Правда, Толстый? Отложено под кожей. А потом – дачка зайдет...

– Зачем мне твой чай, Фрол? А вдруг меня – на волю?..

– Дай Бог,– нейтральным тоном ответил урка. – Выйдешь – чифирнешь. Вспомнишь старого бродягу Фрола, ага?

Он помог мне свернуть простыню в тонкий, длинный жгут и туго обвязать им свернутый в трубу матрас. Так влачить собственность тюрьмы гораздо удобнее.

Загремел поворачиваемый в замке ключ.

– Фамилия?

– Рубанов...

– На выход!

4

Cтиснув зубы, я подхватил свои узлы и шагнул прочь от людей, с которыми просидел бок о бок два месяца.

– Направо!

Куда теперь? В соседнюю камеру? На волю? От волнения я сильно вспотел.

– Стоим! Лицом к стене! Снова гром ключей.

– Проходим!

Я повернулся и увидел перед собой «стакан»: бокс передержки. Метр ширины, метр длины; поперек, на уровне коленей, вмурована узкая доска. Хочешь – стой, хочешь – сиди. Над головой, в нише, пыльная лампочка, надежно защищенная железной сеткой. Не сеткой даже – крепенькой решеточкой.

Ненавижу решетки, подумал я.

Контролер закрыл дверь, замкнул засовы, напоследок внимательно посмотрел через дырку. Задвинул заслонку. Лампочка погасла. Я оказался в абсолютной темноте.

Через какое-то время глаза привыкли, и я различил на уровне пояса жидкую полоску света. Сбоку, в метре от пола, в дверной раме имелась щель. Нагнувшись – пришлось хитро упереть колени в одну стену, а зад в другую,– я заглянул, но ничего важного и полезного не увидел. Небольшой фрагмент противоположной стены тюремного коридора. Приблизив ноздри, я втянул воздух – вдруг поймается какой-нибудь редкий запах, из числа давно забытых? Нет, пахло обычно. Сырым цементом, пыльной тряпкой. Тюрьмой.